Казахстанцы никогда не станут европейцами

Дискуссия о демократии в Казахстане — из серии «Есть ли жизнь на Марсе?». С одной стороны, суровый климат не дает ей шанса развиться в той форме, как на Земле, но бактерии жить могут. Таким образом, жизнь на Марсе есть, и его можно включить в семью планет, пригодных для жизни.

Подобным образом строятся размышления и при сравнении жесткой казахстанской модели общественно-властных отношений и благоприятного правового климата Большой Европы. «Права человека» в том виде, как о них думают на Западе, в местном социуме не приживаются, но поскольку юридически зафиксированы на всех уровнях законодательства, Казахстан можно включить в семью правовых демократий.

Признание petroil-демократии

Подвоха тут никакого нет.

Политика взаимоотношений бывших советских республик с Западом с некоторого времени выстраивается именно таким циничным образом. Это не придумка политтехнологов Астаны или Кремля в надежде затуманить головы в Брюсселе или Вашингтоне. Игра идет «по-честному», в нее играют обе стороны с очевидным взаимным желанием осуществить симбиоз интересов.

Логика западного сообщества примерно такова. Пускай наши «восточные друзья» — это не демократичные режимы наследуемой личной власти, но ведь, в конце концов, это свойство их национального менталитета.

Да, там произвол властей на всех уровнях, и в меру сил мы поддержим общественные организации, выступающие в защиту гражданских прав. Но они должны и сами учиться отстаивать свои свободы — тем более, что совсем уж масштабных репрессий пока не наблюдается.

Наконец, главный довод, который вежливые европейцы говорят нечасто: невозможно причислить Казахстан и страны ЦА к семье европейских государств, потенциальных членов ЕС. А значит, нет необходимости активно участвовать в судьбе этих народов, в отличие, например, от украинцев и молдаван.

Правда, здесь есть один важный нюанс, играющий исключительную роль в определении того, годится ли та или иная страна в «семью Европы», а именно — факт ее членства в Совете Европы (СЕ).

Данная организация имеет не менее аморфный характер, чем ОБСЕ, но на сегодняшний день именно она обладает единственным инструментом реального ограничения волюнтаризма постсоветской бюрократии.

Речь идет о Европейском Суде по Правам Человека. Но о влиянии его работы поговорим чуть позже. Сейчас же отметим, что отношения Казахстана и Совета Европы складывались не столь романтично, как с ОБСЕ.

В 2001 году Астана попыталась получить статус наблюдателя в СЕ, на беря на себя практически никаких обязательств (то есть без присоединения к основным правовым Конвенциям).

Астане отказали. Решение принимала парламентская ассамблея Совета Европы, учитывая состояние свобод, ограничение работы СМИ и качество выборов. Статист Страсбургу был не нужен.

Двери, правда, не закрыли. В тот же год ПАСЕ предложила Астане заключить соглашение о сотрудничестве. Но, видимо, понаблюдав за интенсивным боданием российских делегаций в ПАСЕ и связанных с этим скандалов, в Астане решили не испытывать судьбу сомнительными проектами, контролируемыми гражданским обществом, и сделать ставку на более «серьезную» организацию с геополитической повесткой — ОБСЕ.

Утренник геополитического тщеславия

Результат был получен к 2010 году. Вопросы о соблюдении прав и свобод граждан, качестве выборов и сроках президентского правления были сняты в рабочем порядке.

Разочарование, вплоть до обиды, сторонников демократического пути развития Казахстана понятно — кто же тогда защитит принципы права в нашей стране, как не международный источник свобод, будь то ОБСЕ или другой институт?

Но такое представление — не более чем романтизм с широко закрытыми глазами.

Об этом практически прямым текстом говорил в конце ноября Алессандро Лиамине, региональный советник Европейской комиссии по политическим вопросам в странах Центральной Азии.

В своем выступлении в АйтPARK'е, цитаты из которого опубликовала казахстанская газета «Республика», он сказал: «Избрание Казахстана председателем в ОБСЕ было принято не на основе критериев демократизма режима власти, просто Казахстан оказался наиболее удобным субъектом из бывших советских республик на такую должность».

Удобным и с точки зрения ресурсного сотрудничества, и с позиций взаимоотношений ОБСЕ с Россией, и в плане евразийской геополитики. Кроме того, вся эта затея очень коротка по времени.

Как раз для проведения одного крупного саммита. Поэтому даже при активном желании Москвы и Астаны «отформатировать» ОБСЕ на свой лад им это просто не удастся. Таким образом, Брюссель дарит Астане абсолютно дистиллированный утренник геополитического тщеславия.

Теперь как это выглядит с другого края. Значение казахстанского председательства в ОБСЕ для астанинской бюрократии велико и прозрачно, как божья роса — приобщиться к большому европейскому бренду.

Почувствовать себя на коне, крупным геополитическим игроком, на крайний случай — платформой проведения статусных конференций. Это прекрасно понимают и МИДовцы, и другие чиновники из администрации Назарбаева, причастные процессу.

Истинная цель этого мероприятия — еще одна новелла в создании цивилизованного облика режиму околоавторитарной нефтедемократии казахстанского образца. Архисложная задача — сшить удобный камуфляж, то есть найти приличные словесные конструкции, более менее интеллектуально оформляющие нынешний несложный казахстанский Путь.

Какое бы платье абсолютному монарху не сшили, отовсюду топорщится уродливое лицо даже не волюнтаризма (он не всегда касается большинства граждан), а лицо неограниченной власти чиновников, делающих политику престарелого короля.

В этой точке, очевидно, случилось совпадение с генеральной задачей российской политтехнологии путинского правления: сначала для оформления его политики, придания ей вида системности придумали идеологему «суверенной демократии», а затем уже под комбинацию Путин-Медведев слегка трансформировали риторику власти и официальных СМИ под новый стиль — «консервативной модернизации».

В этих поисках нужных формулировок, специальных слов и выражений чувствуется какая-то ущербность. Например, есть такая евразийская держава — Индия.

Там особо не заморачиваются с тем, как называется их режим — главное, чтобы он отвечал реалиям сложного многосоставного общества. Хотя в свое время в определении индийской политической мысли он неформально назывался «демократия развития».

Иными словами, нормальная модель для крупнейшего многонационального и многоконфессионального государства третьего мира. Прошло время, и Индия стала лидером, выходящим за пределы второго мира, реально претендуя на статус в первом клубе.

При этом не меняя своих доктрин, не пытаясь залезть в нетипичный ей европейский костюм.

А вот нашим властям, что в России, что в Казахстане необходима эта сладковатая иллюзия смысловой причастности к миру Запада. Но при этом оставляя систему, как есть, без изменений. Поэтому так важны формулировки, рейтинги и формальные международные статусы. Для этого и нужно председательство в «приличном» собрании.

Страсбургский суд — не ОБСЕ

Главное недоумение, возникшее у активной части казахстанского общества, сводилось к тому, что они не обнаружили «правовой» повестки и никаких демократических обязательств Астаны в период ее председательствования.

Давайте попробуем в этом разобраться.

С ОБСЕ обычно связывают иллюзию продвижения демократии — во всяком случае, так воспринималась активность Бюро по правам человека в периоды выборов. В задачи данного органа входит не только мониторинг ситуации, но оказание публичного давления: где-то чисто инструментально и конъюнктурно приводя к власти проамериканские элиты, где-то это действительно служило восстановлению справедливости.

Но, как показала практика, главный инструмент, создающий наиболее сильное ограничение произволу власти — это Европейский Суд по Правам Человека, орган Совета Европы, в котором Казахстан не принимает участие.

Если мы сравним качество правовых свобод России и Казахстана с точки зрения их близости к европейской модели, то Россия окажется едва ли не эталоном. За четырнадцать лет нахождения в СЕ (спасибо ельцинскому правлению) Россия оказалась абсолютным рекордсменом по числу исков, поданных в ЕСПЧ.

Только в 2008 году их было подано 27 246, что составило 28% от общего числа исков.

Абсолютное большинство исков — от российских граждан в защиту от произвола собственных властей. По этому показателю Россия опережает Турцию (11,4%), Румынию (9,1%) и Украину (8,5%). Обработать такой поток ЕСПЧ понятно не в состоянии, лишь порядка тысячи дел россиян было доведено до решения. Но даже этой толики достаточно для понимания влияния этого инструмента на процесс формирования гражданской активности.

В ЕСПЧ подают самые безнадежные дела, прошедшие все инстанции и не получившие удовлетворения в российской системе.

В России это становится едва ли не единственным шансом на справедливость для граждан, удаленных от власти и больших денег.

Вот типичный случай страсбургской практики. Бывший студент Денис Васильев стал инвалидом после того, как московские милиционеры бросили его избитым на помойке, решив, что он просто пьян. Теперь Россия должна выплатить Васильеву в общей сложности 153 тысячи евро.

От регистрации до решения по этому делу прошло пять лет, но справедливость была восстановлена. Никаких лазеек для уклонения от выплат для государства-члена СЕ не имеется.

Теперь пример совсем недавнего дела, прямо касающегося Казахстана. Российские власти по предписанию ЕСПЧ отложили рассмотрение вопроса об экстрадиции в Казахстан бывшего начальника управления БТА банка Вероники Ефимовой до момента, пока ЕСПЧ сам не разберется в сути процесса.

Другое дело — «Кабулов против Украины» (гражданин Казахстана, подозреваемый в совершении убийства на территории Казахстана, был арестован в 2003 году в Украине на основании международного запроса об аресте с целью экстрадиции в Казахстан). Несмотря на его уголовный характер, ЕСПЧ вынес решение, которым фактически наложил мораторий на экстрадиции в Казахстан для всех государств-членов Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод СЕ, если только Казахстан не представит заслуживающих доверия доказательств безопасности экстрадируемого в стране.

Заметим, что топ российской власти и окружающая элита, понимая давление нарастающего потока дел из ЕСПЧ на косную правовую систему страны и большие суммы компенсаций, тем не менее сознательно помогают этой деятельности.

Еще осенью 2006 года Владимир Путин призывал Госдуму ратифицировать 14-й протокол к Европейской конвенции по правам человека, предусматривающий реформирование Европейского суда, которое должно ускорить рассмотрение дел (14-й протокол был ратифицирован всеми странами-членами Совета Европы, кроме России).

Тогда Дума отвергла это предложение, и это был единственный подобный случай отказа президенту за восемь лет его каденции.

Депутаты были убеждены в том, что ЕСПЧ является антироссийской структурой, так как нередко выносила политические решения против России.

Наконец, после различных согласований и разъяснений, Госдума на днях должна ратифицировать 14 протокол. Задним числом это можно будет интерпретировать как вклад в судебную и правоохранительную реформу Медведева. Но результат на лицо — участием в СЕ, российские власти оказали прямую поддержку гражданской активности.

Вот в чем отличие от призрачных для населения проектов типа председательства в ОБСЕ.

Подумайте сами, сколько было бы исков из Казахстана в случае его участия в Совете Европы?

Геополитика вместо «прав человека»

Напрашивается вывод: избрав продвижение в ОБСЕ, казахстанские власти выбрали для себя оптимальный вариант наименьшего сопротивления. Обсуждать политическую целесообразность ОБСЕ куда безобиднее, чем говорить о моральной и правовой справедливости, ответственности судей и правоохранителей.

Повестка Казахстана в ОБСЕ — чисто геополитическая.

И эта повестка совсем не близка текущей человеческой жизни и даже мало отражает реальные политические расклады. Как, например, Афганистан — тема, недоступная урегулированию в сегодняшних исторических реалиях, но в равной мере ощущаемый источник напряженности для всех центров геополитики.

Казахстанская повестка — это набор банальностей для стандартного и незатянутого выступления в высшей геополитической лиге. Она ни к чему не обязывает.

Казахстану просто выписывают некий аванс на будущую эволюцию к более сложным видам демократии и гражданской активности.

Конечно, цинизм в том, что сами евродипломаты закрывают глаза на текущую ситуацию. Но за без малого двадцать лет европейские миссионеры поняли, что у принципов евродемократии свои границы и пределы внешнего распространения. Существуют осязаемые ментальные барьеры и национальный опыт правосознания, диктующий, что Казахстан — не Европа и никогда ей не станет, а казахстанец у себя на родине не превратится в европейца.

Потребуется несколько поколений, чтобы с помощью волевых усилий власти и при содействии международных программ изменить менталитет в сторону ориентации на более демократическую государственную систему.

Поэтому сегодня лучше хоть такое председательство в ОБСЕ, чем никакое. Можно будет хотя бы купить марку и значок с эмблемой Казахстана в ОБСЕ. Общество филателистов — ведь тоже элемент гражданского общества, не так ли?

Александр Караваев, РеспубликaKZ.